И вновь продолжается бой. И сердцу тревожно в груди… И Ленин – такой молодой, И юный Октябрь впереди!

Раньше в этот день мы пели:
И Ленин – такой молодой,
И юный Октябрь впереди!

Весть летит во все концы:
Вы поверьте нам, отцы, –
Будут новые победы,
Встанут новые бойцы!

С неба милостей не жди!
Жизнь для правды не щади.
Нам, ребята, в этой жизни
Только с правдой по пути!

В мире зной и снегопад…
Мир и беден и богат…
С нами юность всей планеты –
Наш всемирный стройотряд!

И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди…
И Ленин – такой молодой,
И юный Октябрь впереди!


1973 © Николай Добронравов
             /Nikolay Dobronravov/
Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшагося раба Твоего, брата нашего Воалимира, яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, избави его вечныя муки и огня геенскаго, и даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящым Тя: аще бо и согреши, но не отступи от Тебе, и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа, Бога Тя в Троице славимаго, верова, и Единицу в Троицу и Троицу во Единстве православно даже до последняго своего издыхания исповеда. Темже милостив тому буди, и веру яже в Тя вместо дел вмени, и со святыми Твоими яко Щедр упокой: несть бо человека, иже поживет и не согрешит. Но Ты Един еси кроме всякаго греха, и правда Твоя, правда во веки, и Ты еси Един Бог милостей и щедрот, и человеколюбия, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
  Услышав обвинение в свой адрес, Леонид Ильич искренно возмутился:
     - Это мы то бездельники?! Чья бы корова мычала. А твоя – молчала! Работничек… - добавил он пару ласковых слов и продемонстрировал свои трудовые мозоли. – Полюбуйся!
     Никита Сергеевич. Неодобрительно кивая головой, посмотрел на его руки. Пальцы у Леонида Ильича и в самом деле были сбиты до крови. Он пожаловался Никите Сергеевичу:
     - Целый день спины не разгибаешь. Так за день ухайдокаешься, что до раскладушки в общаге еле доползешь, а тут еще пристают всякие с разговорами…
       Вместо того, чтобы посочувствовать Леониду Ильичу, Никита Сергеевич сказал нравоучительным тоном:
      - План – святое дело!
      - Да как ты его выполнишь?! – оправдываясь, воскликнул Леонид Ильич, - Спецовку, - он загнул палец на руке, - не выдают, инструменты бригадир на лево спустил, рукавиц – не допросишься…
      Никита Сергеевич, прошедший в молодости хорошую рабочую закалку, постучал себя по лбу пальцем и сказал тоном бывалого работяги:
    - А эта штуковина  тебе для чего дадена? Где твоя рабочая смекалка? Думать надо как план выполнить, чтобы людей без прогрессивки не оставлять, а не хныкать! С инструментом любой дурак  в два счета управится. А ты вот так, – вытянул он вперед свои, далеко не трудовые руки, голыми руками управься. На то они, брат, и небеса  дадены, чтобы прочувствовать, значит, свою вину – любишь кататься, люби и саночки возить, - назидательным тоном сказал он, намекая на многочисленные награды Леонида Ильича, которые ему после соответствующих решений Политбюро ЦК Небесной КПСС необходимо было стереть со Стелы Святых Угодников – тамошней Доски Почета небожителей.
        Однако, Леонид Ильич продолжил свое нытье:
        - И кто этот чертов план выдумал на нашу голову? Скорее что ли на рыночную экономику переходили, как у людей. Тогда хоть вздохнем свободно  – никакого тебе плана: хочу – работаю, не хочу – в потолок плюю! Вот это - житуха!
        - Ты мне брось эти упаднические разговоры! – прикрикнул на него Никита Сергеевич, который был секретарем первичной партийной организации ЦПКиО. Немного успокоившись, добавил: - Не правильно ты, Леня, понимаешь рыночную экономику, не по - коммунистически!
      - А пошел ты… - витиевато выругался Леонид Ильич – большой охотник до ненормативной лексики. – Общественник сраный! Суешь везде свой нос, как будто тебе больше всех надо. Скорее бы, что ли,  шестую стать Конституции СССР отменили. На небесах и то никак не успокоитесь, народ продолжаете мучить - метро  в рай решили пустить… активисты! – Он постучал ладонью по своему могучему загривку.- Вот где вы у нас – рабочего класса – сидите. Кровопийцы и здесь вам партийные взносы плати. На нашем горбу хотите в рай въехать?! – От оценки роли и места коммунистической партии в жизни на том свете, Леонид Ильич перешел на личности: - Сам-то не больно вкалываешь, - упрекнул он Никиту Сергеевича. – Нашел себе блатную работенку – парк охранять. А что здесь, в парке, украсть можно, когда все давным – давно растащили?
      - А Ленин? – с придыханием сказал Никита Сергеевич и показал глазами на памятник, который возвышался над чахлыми голубыми елями в конце центральной аллеи парка.
      - Ленин?.. – задумчиво повторил за ним Леонид Ильич и, имея в виду, очевидно, памятник весьма двусмысленно сказал: - А кому он нужен, твой Ленин?
        Никита Сергеевич опешил от его слов. Багровый от волнения, он, схватив Леонида Ильича за ворот спецовки, заикаясь от волнения, выдохнул ему в лицо:
       - Ты Ленина, гаденыш, не трожь! Ленин он вечно живой, наше знамя, сила и оружие, - первомайским лозунгом сказал он, не найдя нужных слов.  Немного успокоившись, продолжил: - А касательно моей должности, я ее у партии не выпрашивал – куда партия послала, туда и пошел.
      - Так ты тоже немало звезд успел на грудь навешать, - заметил Леонид Ильич, - тебе самое место на Стелле Угодников трудится.
      - На ней нет моего имени, - напомнил ему Никита Сергеевич о решении Политбюро, осудившего его волюнтаризм.
     Леонид Ильич с досадой почесал затылок и признался:
     - Это мы промашку дали. Но дело поправимое. – Как миленький пойдешь на Стеллу вкалывать.
     - Если партия прикажет – пойду! – заверил его Никита Сергеевич. Ты думаешь легко парк сторожить? Тут ночами такое мерещится, а главное, времени свободного много.
     Леонид Ильич предположил:
    - Дрыхнешь?
    - Мысли в голову всякие лезут, - признался Никита Сергеевич.
   Леонид Ильич покровительственно похлопал его по плечу.
    - Кукурузой мечтаешь, наверное, вместо цветов на клумбах растить? – Ехидно сказал Леонид Ильич и заржал, пугая вездесущих ворон. Но его шутка не возымела нужного эффекта или попросту не дошла до Никиты Сергеевича, поэтому Леонид Ильич собравшись с мыслями, сказал: - Не партия тебя пошлет на Стеллу, а – народ. Народ каждому из нас воздаст по заслугам. Так что, Никитушка, двигай в бригаду моим подсобным рабочим, пока место вакантно, а то, как бы, в проходчики не определили ветку метро тянуть в рай. Смотри, - предупредил он Никиту Сергеевича, - Сошлют на 37 километр, где ты в свое время отличился. Меня-то Бог миловал, а ты – в больших чинах ходил.
     Лицо Никиты Сергеевича налилось кровью. Держась одной рукой за сердце, а в торой за звезду на кованых воротах, он прохрипел:
       - Ты на что, сволочь, намекаешь? Нет моей подписи ни под одним расстрельным актом. Проверяли…
      - Леонид Ильич многозначительно подмигнул и глумливо сказал:
      - Так я тебе и поверил!.. В таких чинах ходил и  - не запачкался?! Быть такого не может! – с убеждением сказал он. – И никто не поверит! Если бы ты тогда нужных бумаг Лаврентию не подписывал, он бы тебя самого упек туда, куда Макар телят не гонял.  Даром что ли ты побоялся открытый судебный процесс над ним проводить – шлепнул по-тихому и – все! Концы – в воду. Но Здесь, Никитушка, про все дознаются и свидетели найдутся, так что, иди ко мне чернорабочим. Я бригадиру за тебя словечко замолвлю.
        Перед глазами Никиты Сергеевича все поплыло. Он повис на ограде, беззвучно, точно рыба. Открывая рот. Собравшись с силами, чуть слышно выдавил из себя:
        - Какая же ты, Леня, оказывается, сволочь!.. Иди своей дорогой – не мешай людям работать! – потребовал он.
        - Смотри, не перетрудись, работничек! – ехидно заметил Леонид Ильич и, сильно хлопнув воротами, пошел по одной из боковых аллей парка, чтобы не проходить мимо памятника Ленину.
      Никита Сергеевич долго провожал его глазами, пока грузная фигура Леонида Ильича не скрылась за поворотом.
       - Не всякого горбатого, оказывается, могила может исправить! – подытожил он их разговор. После чего распахнул ворота и подпер створки половинкой кирпича. После чего начал утренний обход парка, продолжая в уме спорить с Брежневым.
      Никита Сергеевич в самых радужных мечтах не предполагал, что на Небесах ему уготовано такое наказание: работать сторожем в ЦПКиО, а так как там не имелось других материальных ценностей кроме бронзовой скульптуры Ильича, собственно говоря, сторожить памятник и вести с ним ночами нескончаемую беседу. Иногда ему казалось, что строчки, написанные Маяковским, «я себя перед Лениным чищу», списаны с него.
      Зря завидовал ему Брежнев, устроивший Никите – Кукурузному истинное чистилище еще на земле, отправив на пенсию под домашний арест на дачу в Переделкино. Спас сын – Сергей, подаривший ему магнитофон – диковинку в то время. Никита Сергеевич и наговорил свои мемуары, которые позже издали в США. А затем и сынок туда укатил на ПМЖ. Но то были мемуары, а здесь – исповедь:
      - «Я
 себя
     под Лениным чищу.
чтобы плыть
           в революцию дальше.

Время –
       начинаю
              про Ленина рассказ.
Но не потому,
             что горя
                     нету более,
время
     потому,
            что резкая тоска
стала ясною
           осознанною болью.
Время,
      снова
           ленинские лозунги развихрь.
Нам ли
      растекаться
                 слезной лужею,-
Ленин
     и теперь
             живее всех живых.
Наше знанье -
              сила
                  и оружие.» В. Маяковский. Владимир Ильич Ленин.
- произнес он вслух.
      Ноги сами понесли его к памятнику Ленину. Никита Сергеевич хотел покаяться в своем главном грехе: что не смог разглядеть за маской рубахи – парня иуду, отрекшегося от своего Отца и Учителя – Ильича.
     - Ничего, - успокоил себя Никита Сергеевич, - мы прочистим ему мозги как следует на заседании партбюро – так всыплем, что чертям тошно станет! Сутки напролет будет вкалывать на Стелле Святых Угодников. План – это святое! – повторил он слова, сказанные Леониду Ильичу. – Кровь из носа, а план – дай! Иначе нам рая не видать, как своих собственных ушей! – Он погрозил кулаком в ту сторону, куда ушел Леонид Ильич и проговорил:– Я из него – тунеядца - ударника  коммунистического труда сделаю! – пообещал он Владимиру Ильичу, к памятнику которого подошел.
       Не порядок собрался наводить Никита Сергеевич возле памятника, а исповедаться. «Я себя перед Лениным чищу…» Ну, а личная гигиена – глубоко интимное дело. Священники и то свято блюдут тайну исповеди. Во всяком случае, обязаны. Не будем и мы подслушивать чужие мысли - оставим ненадолго Никиту Сергеевича наедине с памятником Ленину.
       Памятник Ленину оказался на Небесах вовсе не случайно. Дело в том, что Владимир Ильич не только создал СССР, но был крестным отцом и Небесной Советской Социалистической республики.
      Дорогой читатель, не спеши искать ее на старой политической карте СССР – там ты ее не найдешь; и звездный атлас не пригодится, и к батюшке в церковь не спеши за советом.  Что же остается? А  ты покопайся в своей памяти, дорогой читатель.
     «Встретились на том свете…» Сколько анекдотов начинается с этих слов? На том свете встречаются все, кому не лень: Ленин и Брежнев, Сталин и Горбачев и т.д. Откуда мы черпаем информацию: газет? Телевидения? Радио? Как бы не так! Из… анекдотов. Об чем и в УПК прописано: «… от 3 до 5 лет» за политический анекдот. Телевизор смотри до посинения – срок не дадут. А за анекдот – от 3 до 5! Даром что ли?
      Анекдот – самый надежный источник информации! Уж если про что в анекдоте сказано, значит, так оно и было на самом деле.  А газеты… Что раньше все врали, так и сегодня врут, начиная с прогноза погоды.
      Так что, если верить анекдотам, жизнь на Небесах – установленный факт, тем более, что и в Главных Книгах про то прописано, естественно, не в Уставе КПСС, а, например, в Библии. Но, если есть жизнь на Небесах, неужели, ты думаешь, дорогой читатель, что большевики оставили их без своего внимания? Быть такого не может! На то они и большевики, чтобы всем и всему дать свои гордые имена.
      Демократы утверждают, что к созданию Небесной ССР больше всех приложил руку Иосиф Виссарионович Джугашвили, который Сталин, он же: Коба. /Не путать с Кааба. Впрочем, как знать, ведь, если верить Далю, коба - это свая для причалки судна./ Так вот, тов.Сталин, который демократам не товарищ, а даже наоборот, так как он – Сатана собственной персоной.
      Но у господ демократов тут промашка вышла – по моим расчетам выходит, что тов. Сталин не Сатана, а его заклятый враг, так как замахнулся на небесное царство, куда с помощью грозной организации, именуемой НКВД, экспортировал революционное коммунистическое учение...
Глава 4
        В мастерской, расположенной в недостроенном храме, к которому подошел Владимир Ильич, пулей выскочил парень лет двадцати в вылинявшей солдатской гимнастерке довоенного образца и, едва не сбив его с ног, стремглав бросился в кусты сирени. Следом за ним туда же полетел  кирзовый сапог. Порывшись в кустах, Владимир Ильич нашарил сапог. Недоуменно повертел его в руках.
         - Хорошо народ жить стал, коль такими сапогами разбрасывается, - сказал он, открывая дверь храма.
         Из глубины раздалось рычание:
         - Ага, явился – не запылился! – и вылетел второй сапог.
        Владимир Ильич в последнюю минуту с трудом уклонился.
         - Что за день: один сжечь пытался, другой, как таракана, сапогом прихлопнуть?! Хорошо, однако, здесь гостей встречают, - сказал он, стоя на пороге. – Сапогами всех одариваешь, или по выбору – избранных?
         Из – за мольберта, с кистями в руках, вышел Иван Иванович. Злой, как черт. Исподлобья глянул на Владимира Ильича.
         - А-а… Это ты Старик!? Извини, думал мой оболтус вернулся.
         - Сынок? – спросил Владимир Ильич.
         - Был бы сыном, я его прибил на месте. Папашка, будь он неладен!
         - Парадоксы времени? – предположил Владимир Ильич.
         - Какие на хрен парадоксы? Убили его в 41 под Москвой. Только здесь и встретились.
         - Счастливчик, - порадовался за него Ильич. – А я вот своих родителей так и не сыскал.
         - Счастливчик, говоришь!? – возмутился Иван Иванович. – На люди стыдно показаться. У всех отцы, как отцы, а мой легкой жизни захотел - в ангелы подался.
         - Ничем тебе не угодишь! Почитай все мечтают иметь такого отца. Быть ангелом – это почет и уважение, признание заслуг человека в земной жизни.
         Иван Иванович возразил:
         - Так то белым ангелам, а мой в черные подался – трофейную команду. Мертвяков таскают, которые сами дорогу найти не могут. Мародерствуют, простачков обирают, которые рады последнее отдать, чтобы только в рай попасть.
          Владимир Ильич деликатно перевел разговор на другую тему:
          - Ну так как, даришь сапоги? – Он помял голенище. – Добротная работа! Кирзачи – незаменимая вещь в странствиях по небесным хлябям.
         - Раз надо – бери. Мне они без надобности. Хранил, как воспоминание о щедротах советской власти. Дарю! Впрочем, - тут же передумал он, - не дам! – Он обвел глазами мастерскую. – Бери, что хочешь, а сапоги отдай, - и пояснил: - Папаше отдам – ему нужней. Ходит черт знает в чем – в обмотках.
         - Ну и правильно. Какой – никакой, а – отец.  «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли» - процитировал он  Библию.
         Иван Иванович улыбнулся.
       - Вот теперь узнаю тебя, Старик. А то смотрю вроде бы ты, а вроде бы и – нет. Сапоги клянчишь. Бородищу отпустил – чисто Леший. Давай, что ли обнимемся, да рюмашку пропустим за встречу. Ты, кстати, завтракал?
        Они обнялись и троекратно, как и положено православным, обнялись. Выпили, закусили, чем Бог послал. Владимир Ильич со смехом рассказал о том, как его чуть не сожгли в парке.
       - А чего ко мне сразу не пришел? – обиженно воскликнул Иван Иванович. – Друг называется. А бы тебе новые работы свои показал.
       - Осмотреться хотел.
       - Ну и как тебе наш социалистический клоповник?
       - Хуже, чем я ожидал.
      Иван Иванович процитировал Интернационал:
       - Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма. Никак снова бучу задумал поднять? Вовремя! Все спят и видят, как сделать так, чтобы «кто был ни кем, тот стал – всем». Надо ли только? Хоть какие, а Небеса. Они по другим законам устроены. Давай, что ли по последней – работать пора.
         - Видел, как памятник разукрасили? Случайно не твоя работа?
         - Я подобными глупостями не занимаюсь, да и краску жалко – дефицит. Ты, внимание не обращай, - посоветовал он Ильичу, - мало ли идиотов вокруг? А вообще-то, заслужил! – И напомнил ему: - «Каким судом судите, таким будете судимы” Памятник-то твой на постаменте Николашки стоит.
         - Дался тебе этот памятник!? – возмутился Владимир Ильич.
         - Мне?! – изумился Иван Иванович. – А кто приперся ни свет ни заря и нюни распустил?
         - Можно подумать, что это я его себе поставил? Народ…
         Иван Иванович, крутивший в руках карандаш, поломал его и выбросил в угол обломки.
         - А те, кто требует снести памятник, это, по-твоему, не народ?
         Владимир Ильич остудил его пыл:
         - Не заводись! Думал хоть с тобой можно по душам потолковать, так как больше не с кем, а ты на рожон лезешь. Нет, чтобы распросить по-человечески: где был? Что видел? Зачем пришел?
          Иван Иванович, набычившись, буркнул:
          - Памятник защищать. Сам же говорил.
          Владимир Ильич, удрученно вздохнув, поднялся из - за стола, собираясь видимо уходить.
         - Выборы у вас, - сказал он на последок.
         - Ну и что? Тебе-то какое дело до наших выборов?
         - Как это, какое?! – возмутился Ильич. – Самое прямое.
         До Ивана Ивановича наконец-то дошло. Звонко хлопнув себя по лбу, он с улыбкой воскликнул:
         - Старик, так ты это… того… Стариной решил тряхнуть? Вот это здорово! Ты, Сашка, Николашка, да Коба – пусть народ и выбирает. Все честь по чести!
         - Что, и они тоже участвуют в выборах?
         - А то?
         - И кто же выдвинул кандидатуру Николая – кровавого в депутаты?
         - Церковь. Он же – святой благодаря твоим стараниям.
         - А Сашка, это который из Александров: I, II, III?
         - Керенский?
         - Этот болтун? – ужаснулся Владимир Ильич. – Его 17 год ничему не научил?
         - Ну, почему же сразу болтун? Он, между прочим, интересные вещи рассказывает, в том числе и о тебе, Старик.
          Владимир Ильич внутренне напрягся.
         - Очередные глупости! – категорично сказал он.
         - Может быть, и глупости, но слушать, тем не менее, интересно.
         - О чем?
         - О том, например, как после казни Александра, отец Керенского взял шефство над вашей семьей после смерти отца. О том, что назвал сына в честь твоего брата. О том, сколько участия проявил в твоей судьбе. У тебя же, Старик, если мне не изменяет память, четверка по логике?
         - Об этом написано в моей биографии.
        Иван Иванович утвердительно кивнул головой.
         - Читал, читал – еще в школе. Да вот нигде не читал о том, что в семье директора гимназии был культ твоего казненного брата. Твой отец – Илья Николаевич - был дружен с Керенским. Оно и понятно: схожие взгляды на политическую жизнь страны, практически одинаковое социальное положение, у обоих жены наполовину немки, наполовину еврейки. Почему бы не дружить и не помогать друг другу? Это так естественно. Очевидно. Ходили друг к другу в гости. У Керенского двое сыновей – Александр и Федор и оба родились в Симбирске. До того рождались лишь дочери. По иронии судьбы в семье директора симбирских училищ – твоего отца – тоже два сына, если не считать убитого Александра, и трое дочерей.
          Владимир Ильич пожал плечами:
          - Ну и что? Случайное совпадение. Не пойму, к чему ты клонишь? Говорил, что дел выше крыши, а сам ерундой занимаешься?
          - А к тому, Старик, что у Александра Керенского было два кумира в жизни: твой брат Александр и… - Иван Иванович выдержал паузу, - ты, Старик! Об Александре он знал лишь из рассказов старших, а тебя прекрасно знал и… старался во всем походить на тебя, Старик. Ты, ведь, его тоже прекрасно знал? – полувопросительно – полуутвердительно спросил Иван Иванович у Ильича.
           Владимир Ильич утвердительно кивнул головой.
           - Помню, крутился под ногами какой-то сопливый пацаненок – у нас разница с Керенским в 11 лет. Что между нами могло быть общего, сам подумай!
           - Ой – ли?! Я вот так себе представляю визит в гости, допустим, на Пасху. Ходили, очевидно, в гости друг к другу по очереди. Детей за стол не сажали, а накрывали в детской. Шесть девчонок и вы с Александром и Дмитрием – мальчишки.  Ты – старший. Дмитрий младше тебя на четыре года, а Сашка – на одиннадцать…
           Владимир Ильич понял, куда клонит Иван Иванович.
           - Его с девчонками оставляли.
           - Естественно, а ему так хотелось к вам – мальчишкам. Играть в ваши взрослые игры…
           Владимир Ильич повторил:
           - Я не пойму к чему эти детские воспоминания?
           - Сейчас объясню, только, ответьте, пожалуйста, на один вопрос, Владимир Ильич, только честно: Вас не коробит мое обращение к Вам на ты?
           - Говорили уже об этом. Мы встретились на тропе, ведущей в Небо. Два Странника. Один живой, другой – мертвый. Ты решил, что я – БОМЖ и протянул мне руку помощи. Сколько потом мы с тобой грязи перемесили в небесных хлябях, соли съели! Мог бы и не спрашивать об этом. Я обязан тебе очень многим. Я смотрел на события, происходящие в стране, твоими глазами…
            - Моя мать коммунист. Причем фанатично верующий коммунист. И Вы, Владимир Ильич, ее божество.И воспитывала меня на Вашем примере, как, вероятно воспитывали и Керенского. Старший брат казнен за попытку покушения на царя, младший сослан в ссылку… Мне интересно, а после ссылки, после того, как восстановили в университете, Вы, Владимир Ильич, навещали семью Керенского? Ведь, он помогал вашей семье и материально.
          Владимир Ильич отрицательно покрутил головой.
      - Фёдор Михайлович Керенский был назначен главным инспектором училищ Туркестанского края и с семьёй переехал в Ташкент. По «табели о рангах» его чин соответствовал званию генерал-майора и давал право на потомственное дворянство. Саша к тому временем исполнилось восемь лет. Он учился в гимназии в Ташкенте. Позже поступил в Петербургский университет.
         - Он мне рассказывал об этом, когда позировал для предвыборного плаката. О том, что тоже закончил школу с золотой медалью. Увлекся политической борьбой. Во время первой русской революции был арестован и практически сослан в Ташкент, где увлекается восточными религиозными учениями и становится массоном,  причем, становится Генеральным Секретарем Верховного совета Великого востока народов России.
            - Я же говорил, что наши пути разошлись!
            - Никто и не спорит с этим. Ты, Старик, в эмиграции. Издаешь «Искру». Много пишешь. В том числе и философские работы, названия которых потом не могли выговорить студенты.
            - Это какие же? – с лукавой улыбкой спросил Владимир Ильич.
            - Материализм и эмпириокритицизм. Я ее после беседы с Керенским перечитал. И у меня сложилось такое впечатление, что вы издалека пытаетесь его направить на пусть истинный, критикуя некую реакционную философию. 
             - Сдался мне твой Керенский?! – И напомнил: - Договаривались на ты.
             Иван Иванович утвердительно кивнул головой.
             - Заметано, только Керенский не мой, а твой, Старик. Я представил себя в твоей шкуре. Кто я? Руководитель партии, в которой пару тысяч человек. Издаю газету, которую тайно привозят в Россию, пишу мало кому понятные философские трактаты. А Александр Керенский – кумир  толпы. Пик его популярности начинается с назначением  военным министром после апрельского кризиса. Газеты именуют Керенского в таких выражениях: «рыцарь революции», «львиное сердце», «первая любовь революции», «народный трибун», «гений русской свободы», «солнце свободы России», «народный вождь», «спаситель Отечества», «пророк и герой революции», «добрый гений русской революции», «первый народный главнокомандующий» и т. д. «Современники описывают «мартовскую» истерию вокруг личности Керенского в таких выражениях:
Тернист путь Керенского, но автомобиль его увит розами. Женщины бросают ему ландыши и ветки сирени, другие берут эти цветы из его рук и делят между собою как талисманы и амулеты. <…> Его несут на руках. И я сам видел, как юноша с восторженными глазами молитвенно тянулся к рукаву его платья, чтобы только прикоснуться. Так тянутся к источнику жизни и света! <…> Керенский — это символ правды, это залог успеха; Керенский — это тот маяк, тот светоч, к которому тянутся руки выбившихся из сил пловцов, и от его огня, от его слов и призывов получают приток новых и новых сил для тяжёлой борьбы. /Материал из Википедии/
         Иван Иванович продолжил:
        - И вот ты приезжаешь в Россию. Как? Не об этом речь. Но я представляю твое состояние: арестуют или нет? Но, если верить кинофильму, море людей выходит на встречу с тобой. Ты поднимаешься на броневик и произносишь пламенную речь, в которой призываешь превратить революцию буржуазную в социалистическую… я тут поинтересовался у Сталина, когда он мне позировал, о том как лично он воспринял твои слова.
         - И что же Коба ответил?
          - Тоже, что писали в учебниках истории, отредактированных им. Только портрет-то я подписал: «Человек, проспавший Великий Октябрь».
         Владимир Ильич ухмыльнулся:
         - Не в бровь, а в глаз! Послушай, не пора ли заканчивать твои исторические изыски? Я же по делу пришел, а не болтать.
         - Сейчас, закругляюсь.
         - Я представляю твое состояние: тебя считают если и не полоумным, то, во всяком случае, человеком, который за долгие годы жизни заграницей не знает российских реалий. Обвинение в шпионаже. Причем, Керенский, памятуя о дружбе,
тянет с арестом до последнего. Именно это тебя, вернее, меня бесит больше всего: «Этот сопливый мальчишка, которому я в детстве задницу подтирал, кумир толпы, которого называют Мессией России а я…
            - Хватит, остановись! – попросил Владимир Ильич. – Ты умеешь вживаться в образ, поэтому твои картины такие…
            -Какие?
            - Правдивые.
            - Послушай, Старик, а давай-ка я напишу твой портрет, - предложил Иван Иванович. – Вот такого: заросшего, в лохмотьях, гонимого, всеми оплеванного...
                       Владимир Ильич  устало сказал: 
           - Отвяжись, не за этим к тебе пришел?
           - Так ты по делу? Так бы и сказал. Я думал, что решил навестить своего спутника в небесных странствиях. Где был? Что видел? Что нового узнал про житье – бытье в иных мирах?  - засыпал он Ильича вопросами.
            Владимир Ильич отмахнулся от него:
            - Будто сам не видел – везде одно и то же – идет борьба за выживание. Выживает сильнейший. Все, как и на Матушке – Земле.
              - Так вот что тебя так огорчило? - ехидно поинтересовался у него Иван Иванович. – Не надоело странствовать?
              - Надоело! Еще как надоело! Думал здесь осесть, да, видимо, не судьба, - со вздохом сказал он и пояснил: - Был вчера в избиркоме. Хотел независимым  кандидатом в депутаты зарегистрироваться, - сказал Ильич и замолчал.
              - И что? – с интересом спросил у него Иван Иванович. – Тогда плакат обязательно нужно малевать с твоим портретом. Садись, пока я добрый! Я такай плакат забабахаю – все проголосуют.
              - Не проголосуют, - убежденно сказал Ильич.
              - Не все, конечно, - подумав, согласился Иван Иванович. – Многим ты насолил. Но, думаю, пройдешь. Так что, садись, малюем плакат. Лозунг прежний: «Вся власть – Советам?» - и вытащил мольберт на середину. Метрах в трех поставил пустой ящик и гостеприимно показал на него рукой. – Прошу на эшафот!
                - Не паясничай! Избирком отказал мне в регистрации.
                Иван Иванович оторопел:
                - Что? Что? – переспросил он.
                - То, что слышал: не зарегистрировали.
                  Иван Иванович заразительно рассмеялся, бессвязно выкрикивая сквозь приступы гомерического смеха:
                 - Вот это номер?! Хозяин этого гадюшника пришел в свой дом, а слуги его не пускают. Ох, и повеселил, повеселил! Что-то эта история мне напоминает? – Он звонко хлопнул себя по лбу. – Ну, Старик, не огорчайся – у тебя хорошая компания.
                - И кто же, позволь полюбопытствовать?
                Иван Иванович лукаво глянул на Владимира Ильича и сказал:
                - Уж и не знаю, стоит ли говорить тебе или нет?
                - Валяй, режь правду – матку! Добивай!
                - Да был такой господин, а возможно, и товарищ по имени Христос. То же, помнится, пришел в дом своего отца и начал устанавливать свои порядки – торгашей со двора повыгонял, фарисеям сказал пару ласковых слов. Да вот, незадача – распяли. Смотри, Старик, чтобы тебя не постигла его участь. – Иван Иванович оживился и стал что-то быстро рисовать углем на холсте. – Ты рассказывай, рассказывай, - милостиво разрешил он Ильичу, - ты мне не мешаешь. Что насей раз фарисеи, прикрывающиеся коммунизмом, как религией, придумали?
                  - Сказали, что у меня нет местной прописки.
                  Иван Иванович отошел от мольберта на несколько метров и, наклонив голову, долго смотрел на набросок на холсте.  Подытожил:
                  - Нет, не то. Не крест, а – звезда. -  И вновь углубился в работу, успевая несколькими фразами комментировать рассказ Ильича. Потом «обрадовал» его: - Так ты у нас, Старик, и в самом деле – Бомж, и, не дожидаясь вопроса, пояснил: - Человек без определенного места жительства. С Земли тебя не отпускают, так как земле не предан по христианскому обряду, а на небеса, по той же причине, не пускают. Быть тебе звездным скитальцем во веки веков или… - Отложил он кисть. – Новую революцию устраивать. Кстати, революционная ситуация давно назрела. «Верхи, так сказать, не могут, а низы – не хотят», - и запел: - «Смело мы в бой пойдем. За власть Советов и…» - осекся он. – Только меня в эту свою авантюру не втягивай.
                   - И ты – Брут!
                   - Я не Брут. Просто, мне работать надо, а не ерундой заниматься.
                   - Изгнать фарисеев из Верховного Совета, по - твоему, ерунда?
                   - Политика, она, Старик, на Земле осталась. А у нас, согласись, чем - то иным надлежит заниматься: о смысле жизни, например, думать, о Боге; в своих грехах каяться, а не устраивать очередную заварушку, которая неизвестно еще как на Земле аукнется. 
                   Владимир Ильич заметно оживился:
                   - Позволь, дорогой ты мой товарищ, с тобой не согласится! – потирая руки от нетерпения, готовый ринуться в атаку, с жаром воскликнул Ильич.
                  Иван Иванович  предупредил его:
                   - Уговор: о политике – ни слова! Надоело, право слово. С утра припрутся и – бу-бу-бу! Работать не дают. В голове болит от их трескотни: один – одно твердит, другой – другое, а путного слова ни от кого не услышишь. Причем, каждый, как ты, от имени народа вещать норовит. А я им что, не народ? Почему меня никто не спросит чего я хочу?
                  - И чего же ты хочешь, друг ситный?
                  Иван Иванович многозначительно посмотрел на Ильича и сказал:
                   - Ох, и хитер ты, Старик! Договаривались же без политики – напомнил он ему о своей просьбе. Ну ладно, Бог с тобой. Тебе по старой дружбе могу сказать: работать я хочу. Спокойно работать и больше ничего! Чтобы никто не мешал и не указывал как и кого мне рисовать. Эти новые защитнички народа – демократы - не успели еще до власти дорваться, а уже командуют: этого – рисуй, того не рисуй. Андрея Дмитриевича – Сахарова – пожалуйста. Сколько душе твоей угодно. А за тебя, Старик, если напишу твой портрет,  проклянут. В гробу я видал такую демократию, - несколько двусмысленно сказал Иван Иванович.
        Постепенно разговор наладился. Начались воспоминания.
        -  А помнишь, как мы познакомились? – спросил Иван Иванович. – Я подумал, что бродяга какой-то. А оказалось - вождь мирового пролетариата. Не ругаться же из – за этого. Я сболтнул по пьяни о том, как надлежит обустроить жизнь в стране, как ты меня просил. Письмо лично Леньке отправил.
        - Видимо  не дошло, - предположил Владимир Ильич.
        - Еще как дошло - меня мигом в дурку определили.
        - Фарисеи! – выругался Владимир Ильич. – Прости, ты мне не говорил, - с запозданием извинился он в том, что исковеркал его судьбу.
                Иван Иванович подошел к Владимиру Ильичу, чтобы изменить поворот его головы. Принюхался.
        - Послушай, Старик, а что это от тебя паленым пахнет? Может быть, демократы, называющие тебя Сатаной, не так далеки от истины?
       Владимир Ильич с ухмылкой спросил:
        - Блат что ли хочешь завести?
        - Оно бы не помешало. Как-то спокойней на душе, когда знаешь, что в аду свой человек имеется.
        - Тебе, как будто, нечего бояться. Ты на Земле прошел закалку.
        - Как знать… Как знать… - неуверенно сказал Иван Иванович и уже серьезным тоном спросил: - Что стряслось?
       Владимир Ильич отмахнулся от его вопросов:
       - Ерунда! Сторож  чуть не спалил.
       - Никита? Он может сгоряча, - согласился Иван Иванович. – Но потом жалеет. А чем ты ему не угодил?
       - Борода ему моя не понравилась.
       - А мне нравится – на лесовика похож.
       - Лешего что ли?
       Иван Иванович утвердительно кивнул головой.  И показал ему одну из своих картин  на которой  добрый старик в виде пня в островерхой шляпе держит на руках крохотных людей. Но, скорее, не пугает, а пестует их. И пояснил:
        - Леший любит морочить голову путникам и сбивает их с тропинки путая тропы и начиная водить кругами.   Леший-вихрь – это нередко и воплощение судьбы человека. Леший «подхватывает вихрем» и уносит с собой проклятых ). Порой он уносит (под видом кучера на тройке, всадника) и припозднившихся путников, особенно пьяниц, мгновенно пролетая с ними огромные расстояния. Если леший хочет просто «пошутить», то возвращает унесенных. Леший «водит», сбивает с пути людей, пугает их шумом, хохотом, свистом, может даже защекотать или загрызть.
        Достаточно часто леший «водит» не в наказание за какую-либо оплошность, неправильное поведение в лесу, а без причины, «просто так», потехи ради. Вот и ты, Старик, заморочил народу голову и заманил в даль неведомую, суля райскую жизнь на Земле. А ее – нет! Нет ни на Земле, ни на Небе.
        - Это еще почему?
        -А потому, что Рай и Ад внутри человека.
        - Как это?
        - Очень просто: в Небесной ССР ко мне вернулось зрение, я могу творить. Для меня – это рай. А для тебя, похоже, Ад.
        - Ад – это болото. А здесь жизнь бурлит.
        - Но тебя, как щепку выбросило на берег.
        - Мы еще повоюем! – заверил его Ильич.
        - С кем и за что?
        - Для начала вместе с демократами против  фарисеев, которые извратили и выхолостили мое учение.
        - О, Господи! – взмолился Иван Иванович. – Когда ты успокоишься? Мало нам демократов, так еще и ты объявился!
        - Ты, как я погляжу, демократов не жалуешь?
       - Не то слово.
       - Что так?
       Иван Иванович не хотел вдаваться в подробности, но Владимир Ильич и мертвого мог разговорить.
        - Болтуны они! – кратко ответил на его вопрос Иван Иванович. – Коммунисты хоть что-то делали. Метро это строили в Рай. Люди при деле. Какой  - никакой порядок был. А от демократов исходит дух разрушения. В который уже раз хотят разрушить старый мир до основания…
        Владимир Ильич перебил его:
        - Закон отрицания отрицания.
       Иван Иванович задумчиво почесал в затылке, показывая тем самым Ильичу, что он, конечно знает его, но…
       - Запамятовал, - признался он.
       - Как можно?! – ужаснулся Ильич. – «Анти – Дюринг» Фридриха Энгельса. Диалектика считает, что основным содержанием отрицания являются два взаимосвязанных момента:
- уничтожение, отмирание старого, отжившего или не отвечающего новым условиям и в то же время сохранение того ценного, положительного, что было в предмете (зерно – стебель – колос...) – начал он и прервал себя на полуслове: - Оно тебе надо? Не забивай голову ерундой.
       - А как же прикажешь разобраться в происходящем?
       - Ты – Художник. У тебя обостренное восприятие и за версту чувствуешь ложь. Вон как с демократами разобрался.
       - А что там разбираться? Разрушителей в России и без них хватало, а вот созидателей по пальцам можно пересчитать. Все – то им, демократам, не нравится, все-то им не по правилам, не по нраву. Придут и начинают мои работы критиковать. Я им даю чистый холст, кисти и говорю: - Критикуя – предлагай, предлагая – делай. Одна болтовня. О чем ни пойдет разговор – все знают, а как до дела доходит, таких дров наломают, что вовек потом не расхлебаешь. Пустозвоны! Всех по полочкам разложили: этот, ты, например, - бяка, а Николаша – хороший человек.  И главное, все наше им не по нраву. Вот Америка – это – да! Это – класс! А еще с Петровских времен народ говорил: «Что американцу хорошо, русскому – смерть!»
              - Положим, у нас и в самом деле нечем особо гордиться! – возразил ему Ильич.
        - Не о том речь, Старик! Припаршиво живем, кто же станет спорить? Только вот в чем беда: по разному люди понимают, что такое хорошо, а что такое плохо. Прийти бы вот так к кому, чтобы он растолковал.
        - Спрашивай, - охотно предложил Ильич.
        - Ну, уж нет, 70 лет слушали. Ведь твое учение опять же пришло к нам с запада. Не наше это! Для меня, да и для всех, думаю, когда есть что пожрать, да выпить, как при Леньке, - это хорошо, а демократы говорят, что плохо. Опять народ должен пояса потуже затянуть и потерпеть, только уже не во имя коммунизма, а демократии. А у самих ряхи такие, что в экран не помещаются.
         - Ты что, Брежнева оправдываешь? – возмутился Владимир Ильич. – Да Николай по сравнению с ним святоша.
        - Никого я не оправдываю и не обвиняю – не мое это дело. Только не такой он дурак, как демократы его выставляют и уверен, что пройдет в депутаты как представитель рабочего класса. Народ то только сейчас узнал о том, что, оказывается, плохо жил. А раньше я что-то не слышал об этом ни от кого. Жрали, пили в волю… А если и мучились, то только из за того, что ели вареную колбасу, а сосед уплетал копченую.
         - Ты же при нем в психушке сидел! – напомнил ему Владимир Ильич.
         - Уважали, как личность, поэтому и пытались бороться. Зато когда выписали при Горбачеве, всем было на меня глубоко наплевать, хоть подыхай под забором. А раньше-то отбоя от журналистов не было. А дурка… - задумался он. – Дурка – особый разговор. Благодаря ей, я настоящим художником стал, а так спился бы да и все. Там я как у Христа за пазухой жил на всем готовом – знай себе рисуй.
          - Понятно теперь почему ты считаешь Небесную ССР раем.
          Иван Иванович раздраженно бросит кисти в банку со скипидаром.
          - Ни черта ты не понимаешь, Старик. Столько книг умных понаписывал, а главного так и не понял.
         Владимир Ильич обиженно буркнул:
         - Договаривай уж.
         - Не лезь в бутылку, Старик. Ты знаешь, что я жизнь готов за тебя отдать. Но у меня в голове не укладывается, что ты не можешь понять простой истины, которая известна с древних времен. Рай – не на Небесах, а Ад  - не в недрах Земли, а душе человека. Не Господь, не Высший Суд, а каждый из нас себе судья. Не спорю, Страшный Суд, Книга Судеб – красиво. Эти, что по левую руку, ать – два в ад топайте строевым шагом, а те, что по правую руку на Небеса в рай ступайте. Как бы не так! – с жаром воскликнул он. – Как со мной быть, кода я половину заповедей Божьих нарушил? С тобой, когда тебя то чуть ли не Богом называли раньше, а теперь – Сатаной кличут и твоим именем демократов пугают. Да так запугали, что они твоего памятника боятся – все снести норовят, чтобы ты их не пужал. А как с моей матерью быть, которую я считаю святой? А, ведь, она жила не по Писанию, а Уставу КПСС. И ни разу не согрешила против него. Куда определить миллионы таких, как она?
           Владимир Ильич грустно улыбнулся и сказал:
           - Не переживай, определят куда надо.
           Иван Иванович взорвался:
          - Кто: Высший Суд? Господь? Или господа демократы, которые предлагают провести люстрацию? Кто разберется в моей душе, в которой столько всего наверчено, что я сам разобраться в ней не могу. – Он устало махнул рукой.-  Да что там говорить, душа человека – это целый мир, вселенная. На каких весах ее взвесишь? – Владимир Ильич - известный спорщик – во время его монолога сидел молча. – Ты что, заснул там что – ли? 
          - Думаю.
          - Думай, думай, Старик, ты у нас мужик башковитый, может быть, что ни будь путное и придумаешь. А то у меня голова уже пухнет от этих мыслей. Мое дело – рисовать, а не мировые проблемы решать.
          - Раньше я от тебя ничего подобного не слышал, - похвалил его Владимир Ильич. – Сам додумался или кто подсказал?
          - Вернадский, будь он неладен! Заморочил голову рассказами о ноосфере.
          Владимир Ильич поинтересовался:
           - Что за зверь такой!? Почему не знаю?
          - А шут его знает? Я так толком и не понял. Тебе надо обязательно с ним потолковать самому. Он утверждает, что вся биомасса Земли – растения, животные, люди  имеют положительный, а Космос – отрицательный заряд.
         - Которые  взаимно притягивают друг друга, - догадался Владимир Ильич. – Ну и что? Это со времен царя – гороха известно.
          - Не перебивай, - попросил Иван Иванович, - и без тебя запутаюсь. Так вот, - продолжил он, - ноосфера Земли - это элементарная частица, из которой и состоит Космос.
         - Да? – удивленно воскликнул Владимир Ильич. – Если душа – сгусток неведомой нам материи и имеет свой заряд… Интересный компот получается! – одобрительно сказал он.
          - Экстрасенсы… - начал Иван Иванович.
          Владимир Ильич испуганно замахал руками.
         - Знаю, что не веришь.
         - Проходимцы, - категорично заявил Владимир Ильич.
         Иван Иванович не стал спорить.
          - Не исключено, что и проходимцы, - согласился Иван Иванович. – Но к нам-то  - в Небесную ССР – они шляются, как к себе домой. Впору туристическую компанию открывать «Сатана & К». Житья от них нет! Все допытываются: Что? Да, как? Почему? А откуда я знаю? – Отдышавшись, Иван Иванович продолжил: - Сбились в кучу несколько миллионов душ, вот и получился Содом и Гоморра под названием Небесная ССР.
           - Не собьются! – убежденно заявил Владимир Ильич и пояснил: - Души имеют одинаковый заряд поэтому, если следовать логике твих размышлений, они взаимно отталкивают друг друга.
          - Значит, их что-то сюда притягивает! – убежденно воскликнул Иван Иванович.
          - Что?
          - Чьи-то бредовые идеи о светлом коммунистическом будущем человечества, - огрызнулся Иван Иванович. Иностранцев-то у нас – раз - два и обчелся, да и то свои – из Восточной Европы.
          - Действительно, странно, - согласился с ним Владимир Ильич. – Получается, что где – то существует американский рай, английский, французский.
          Он надолго замолчал, обдумывая слова Ивана Ивановича.
           - Детей жалко, Старик! – прервал затянувшуюся паузу Иван Иванович. – За что они - то страдают? Почему даже крещеные, верующие попадают в нашу проклятую Богом Небесную ССР? В Писании сказано, что дети за отцов не отвечают, а у нас отвечают! Небесная ССР, как вселенский пылесос затягивает сюда и праведников и грешников.
          Забыв о том, что был спутником Владимира Ильича в звездных странствиях, Иван Иванович воскликнул:
            - Старик, ты единственный, кто приходишь сюда, когда тебе вздумается, а когда хочешь – уходишь! Постой, постой!.. Это что же получается? – Он попытался собраться с мыслями, но ничего путного в голову не приходило. Глядя на позировавшего ему Владимира Ильича, он думал про себя: «Хотел бы я знать, где его черти носили с последней нашей встречи. Не в аду – это точно! Ад для него здесь – у нас, где ломают его памятники и глумятся над его идеями.
           Хотя… как я сразу об этом не подумал? Для меня-то здесь – рай, а мои подопечные называют Небесную ССР адом. Еще бы, я - руководитель проекта Стела Памяти, а бывшие Генсеки, не иначе, чтобы потешить мое самолюбие, у меня ходят в подсобных рабочих. Полная свобода творчества, о чем я всю жизнь мечтал. Не таким ли я представлял рай? А то, что здесь глупости предостаточно, так именно таким я и видел мир и изображал его на своих полотнах. Может быть, это мой персональный рай, и никого, кроме меня, в нем не существует?! Мир, созданный моей фантазией. Мой мир, в котором я – Творец».
            Иван Иванович глянул на Владимира Ильича, который сидел на ящике и улыбался чему-то своему.
           «Он – Ленин – определенно знает нечто такое, что для нас – простых смертных – тайна за семью печатями. Почему, собственно говоря, я решил, что Небесная ССР для него ад? Насколько я себе  представляю его беспокойную натуру, ад для него там, где существует раз и навсегда установленный порядок, где ничего не зависит от воли человека, где все изменения происходят по высшему повелению, где человек – букашка, а не творец своей судьбы. Сталинский Союз, развитый социализм Брежнева рай, в конце концов, - вот, что для него ад. А у нас здесь свежим ветерком перемен повеяло благодаря Горбачеву, вот он и нагрянул с инспекторской проверкой. В Союзе и у нас все бурлит, клокочет, Только поднеси спичку – так бабахнет, что только держись. Стоит ему бросить в толпу одно единственное слово и миллионы людей пойдут за ним. Вот только куда – в этом весь вопрос?
           Когда-то замахнулся весь мир переделать – не шутка! Не вышло? Что ж, и на старуху бывает проруха. Я некоторые свои полотна десятки раз переписываю. Здесь же – в этом театре абсурда под названием Небесная ССР, он имеет возможность исправить как свои ошибки, так и то, что напортачили его преемники».
             Забыв о том, что Владимир Ильич не догадывается о его мыслях, Иван Иванович предупредил его:
        - Учти, вспыхнет у нас – аукнется на Земле.
        - Что? – переспросил его Ильич.
        - Не делай невинные глазки! И ребенку понятно, что ты собираешься раздуть мировой пожар новой революции, как в 1917 году. Если верить Вернадскому, Космос и Земля – единый живой организм. Десятки раз сам лично имел возможность убедиться в этом. Если где-то на Земле скапливается избыток отрицательной энергии в результате каких-то народных волнений, в Космосе скапливается энергия противоположного заряда и происходит разряд, который вызывает землетрясения, наводнения, пожары, болезни, неурожай и, как следствие, голод.
         - Ерунда все это! – отмахнулся от его предостережения Ильич. – дался тебе этот Вернадский. Заморочил голову. Не будет никакого разряда. Будет выравнивание потенциалов в результате созидательной энергии человека.
         Иван Иванович предупредил его:
         - Благими намерениями дорога в ад выстелена. Неужели, тебе мало потрясений Октябрьской революции? Но на сей раз  будет в десятки раз хуже!       
        - Это еще почему? Опыт имеется.
        - Человеческие души. Как живых, так и мертвых людей, окажутся между молотом и наковальней. Космические катаклизмы будут кромсать человеческую душу на части, коверкать неокрепшие души, ангелов превращать в слуг Сатаны, а подонков наделять нечеловеческой силой разрушения. Душа человека, лишенная покоя, толкнет его в беспробудное пьянство, разврат, богохульство, святотатство… Наступит Апокалипсис в одной отдельно взятой стране.
         - С какой такой стати?
         Иван Иванович пояснил:
        - Жизнь внутри вселенского конденсатора – это Королевство кривых зеркал! – кричал Иван Иванович. – Как ты не поймешь это?
        Ему стало страшно. Если фантастический конденсатор человеческих душ – не плод его воспаленной фантазии. Если хотя бы сотая часть из того, что он придумал, находясь под впечатлением от разговоров с Вернадским, окажется правдой, страну, а, не исключено, что и весь мир, ждет катастрофа. Вселенская катастрофа. За семьдесят лет существования Союза, конденсатор разрядился, что дало возможность Горбачеву начать перестройку. Но сейчас  демократы накачивают его новой энергией. Энергией разрушения.
        Иван Иванович, задрал голову к уже расписанному куполу храма и закричал, что было мочи:
        - Господи! Не дай нам войти в новый круг ада! Сколько их еще нам предстоит пройти, Господи? Останови этого безумца! – сказал он, поворачиваясь к Владимиру Ильичу. -  Старик, - окликнул он его, -  скажи честно: это - сон и ты мне снишься? Ничего этого – ни картин, ни Стелы Памяти, ни тебя – нет?! Этот мир придуман мною? И ты, и Сталин, и Брежнев, и Хрущев – такие не «киношные», живите в моем воображении? А Небесная ССР – название моей картины?
       Иван Иванович посмотрел на Владимира Ильича безумными глазами.
                       Владимир Ильич молча с сочувствием смотрел на него.
               - Все, что я наплел здесь – бред? – тихо проговорил Иван Иванович и с надеждой посмотрел на Ленина.
               - Нет, это – Чистилище, - безжалостно сказал Владимир Ильич.
               - Но у православных его нет! – с надеждой воскликнул Иван Иванович. – Ад или Рай – третьего не дано.
               - Выходит, что – есть.
               - Это я его придумал?
               Владимир Ильич молча пожал плечами.
               - Какая разница кто? Мы имеем на лицо реально существующий факт: Небесная ССР,  которую Сталин превратил в Чистилище. И с этим надо что-то теперь делать. За этим и пришел.
               - Нет!  - что было мочи, завопил Иван Иванович.
              Закрыв глаза руками, он бросился к выходу. По дороге сбил мольберт. Незаконченная картина с грохотом упала на пол. Владимир Ильич поднял ее. Иван Иванович изобразил его распятым, как Христа, но не на кресте, а звезде. Картина упала сначала на сапог, голенище которого отпечаталось над головой в виде нимба.
               Иван Иванович выхватил у него из рук картину. Увидел нимб над головой. Вырвал картину из рук Ильича. Швырнул ее на пол и стал топтать.
              - Антихрист!.. Сатана!.. – безумствовал он.
              Обессилев, он упал на цементный пол мастерской, которая располагалась в недостроенном храме, и ненадолго затих. Владимир Ильич посмотрел на картину. На портрете отпечаталась рифленая подошва. Не проронив ни слова, Владимир Ильич молча пошел к выходу.
              - Старик, прости, - попросил Иван Иванович.
              Владимир Ильич замер в дверях. Иван Иванович сидел перед картиной на корточках и пальцем водил по холсту. А потом взял тряпку и стал стирать то, что нарисовал. Владимир Ильич подошел к нему и из - за спины посмотрел на картину. Иван Иванович дважды рисовал его портрет. Первый ему не понравился и он его зарисовал, а поверх него написал другой. Стерев часть рисунка, он открыл первый. Два Ленина – один в Виде распятого Христа с терновым венком на голове. И Ленин, распятый на звезде. Над головой по кругу три цифры 666, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, кто изображен на портрете – не Сатана, а другая, темная сторона Ильича, его Демиург.
             Не поворачиваясь, Иван Иванович спросил у Ленина:
            - Старик, я – сумасшедший! Я не на Небесах, а – в дурке. Сейчас придет сестричка, сделает укольчик и Небесная ССР исчезнет, как мираж.
           - Нет, ты не сумасшедший. Пожалуй ты единственный человек в здравом уме рукой, которого водит провидение. Ты указал мне путь, по которому я должен пройти. Этот мир придумал не я, но его построили, прикрываясь моим именем. Мне и надо держать за него ответ.
            Иван Иванович догадался:
             - Ты решил повторить путь Христа  на Голгофу?
             Владимир Ильич повторил слова, сказанные им после смерти старшего брата – Александра
             - Мы пойдем другим путем.
             Иван Иванович с готовностью вскочил на ноги.
             - Я с тобой – твой верный Санчо Панса.
             - У каждого из нас своя Голгофа. Твоя – здесь. Тебе надо закончить фрески храма и Стелу Памяти – мистерию огня и света бурного ХХ века – века взлетов и падений человеческого духа, прогрессу техники и превращения человека в потребителя, века несбывшихся надежд и разочарований. Спирал Времени сделала очередной виток и мы вступили в новый круг Времен. Надо, в назидание потомкам, сохранить память о людях, об их  трагических судьбах.
              - Я не смогу!
              - Если не ты, то кто же? Назови имя.
              - Лучше бы я, действительно, сошел с ума. Человеку не под силу вместить ту боль, которая мучит меня. На меня давит груз ответственности за все человечество.
             - Под силу! – возразил Владимир Ильич. Он показал рукой на Лик Христа на стене Храма. – Он – смог.
             - Но, Христос – Бог.
             - Христос в первую очередь человек. А Богом он стал после смерти.
             - Богочеловек! – воскликнул Иван Иванович.
             - Вот именно. Смог он, а чем ты хуже? – Владимир Ильич протянул ему руку. – Давай прощаться. Пора – уже рассвет.
            Иван Иванович обнял его, похлопал по спине и трижды поцеловал.
             - Ступай с Богом… старый чертяка.
Глава 5.
               Выйдя из мастерской, Владимир Ильич остановился на перекрестке. Куда идти? За время своих вынужденных скитаний в Космосе он побывал во многих мирах. Так непохожих и одновременно похожих на Землю теми проблемами,  которые приходилось решать их жителям, В одних – гуманоидам, в других  человекоподобным существам. В одних мирах он задерживался надолго, чтобы помочь аборигенам решить их проблемы, в другие заглядывал лишь мельком, удивляясь богатой фантазии Творца.
              Одни были прекрасны, другие – уродливы, но более абсурдного мира, чем его родная планета он не встретил нигде. Его мучил вопрос: «Почему?» И он не нашел пока на него ответа. Его как магнитом тянуло на родную планету, хотя дорога туда ему была заказана в силу того, что тело оставалось не погребенным. Сегодня Ленина включают в десятку инопланетян, живших на земле и изменивших ее. Но он – человек.
              И у него, как и у любого человека болело сердце при виде горящего дома – его родного дома. Его тянуло в отчий дом, хотя он прекрасно осознавал, что вернулся в свой истинный -звездный дом.  Более абсурдного мира, чем Небесная ССР, он нигде не встречал. Этот мир с каждым годом становился все больше и больше чужим, поэтому визиты становились все короче. Если в других мирах его ждали, то в небесной ССР он был лишним, всем мешал и всех раздражал и лишь Иван Иванович радовался при встрече. А, ведь, он – Отец этого мира, создавший его в октябре 1917 года. Уродливое получилось творение, но от этого не ставшее нелюбимым. Он, несмотря на все его пороки, любил его, как отец любит ущербного ребенка и чувствовал свою ответственность за него.
           За годы своих странствий среди звезд, Владимир Ильич узнал много нового, любопытного о жизни разума во Вселенной, о многообразии его проявлений, но о зарождении самой жизни, ровным счетом, ничего нового, чего бы он не знал на земле. И лишь сегодня, благодаря безумному Художнику, с которым они познакомились во время его странствий меж звезд, он прикоснулся к тайне творения. Не Бог творит человека, а человек – Бога. Естественно, не один, а та самая ноосфера. Всеми фибрами своей души он понимал, что эта та самая нить Ариадны, которая поможет ему распутать клубок. Не исключено, что он присутствует при рождении новой жизни, которое не обходиться без криков, крови Матушки – Земли. Но в таком случае получается, что он – отец этого ребенка.
         Владимир Ильич поднял с земли прутик и, присев на корточки, стал что-то быстро чертить на песке, приговаривая вслух:
        - Ну, надо же!.. Интересно… Интересно… А если вот так попробовать? – Поднявшись, Владимир Ильич по привычке стряхнул с поношенных брюк несуществующие песчинки. – Ай – да, Ленин! Ай – да молодец! – похвалил он сам себя и быстрым шагом направился к выходу из парка.
        Проходя мимо памятника, установленного в его честь, который благодаря стараниям Хрущева сверкал как новенький, остановился. Глядя в глаза бронзового идола, сказал:
        - В этом мире есть отец, памятник которому стоит на постаменте бывшего царя, но это – не я. Есть заблудший ангел, захотевший занять место отца – Сталин. Есть дух – это я. Нет только Христа. Что ж, за неимением других желающих, мне придется повторить его путь. Только всеобщее покаяние спасет Небесную ССР от Апокалипсиса саморазрушения, а планету от катастрофы. Я должен показать пример покаяния.
         С вызовом, но никак не покаянием, к чему он собрался призвать народ, готовый со всей решительностью, свойственной его горячей натуре, ринуться в борьбу, которая ждет его на тернистом пути покаяния, Владимир Ильич сказал к бронзовому идолу:
         - Мы пойдем другим путем! – и… прошел сквозь стену парка, словно бы ее не существовало.
         Тем временем Иван Иванович, которого мать – парторг школы – не крестила в детстве, неистово, как умел, молился в недостроенном храме, где была его мастерская а до того склад бригады реставраторов:
         - Господи избавь Небесную родину о  народного избранника, который станет диктатором. – Напомню, Небесная ССР жила предстоящими выборами в Верховный Совет. – Не позволяй Сатане, который подстрекает народ на демократический самосуд, искушать неразумных чад твоих. Ибо устами Сына Твоего – Христа, сказано в Писании: «Не спрашивай у матери, кого из сыновей она отдаст на заклание – праведника или грешника – оба любы ей. Собой, а не детьми, пожертвует она». Приписал он Христу слова, которые тот не говорил, но Иван Иванович свято верил, что должен был сказать или еще скажет?
          Россия – Матушка пережила не одну братоубийственную войну. Не подвергай ее, Господи, новым испытаниям, ибо вместе с ней – Россией – погибнут все дети Твои, живущие на Земле в пожаре атомной войны.
         Останови Сына Твоего – Христа, который спешно собирается в путь, чтобы вершить суд праведный над людьми. Не торопись назначать дату Страшного Суда. Господи, вразуми этого безумца – Ленина, который задумал новую революцию.
       Неразумные чада Твои поймут, что обе руки, как правая, так и левая, даны им не для междоусобной брани, а совместной работы на благо Отчизны. Нельзя по советам знахарей, называющих себя демократами, оттяпать топором ту из них, что покрылась коростой -  отрубленная рука будет болеть фантомной болью во сто крат сильнее, чем прежде. Такими уж ты нас сотворил, Господи!
        Вразуми их, что топором не вылечить болезнь, когда болен весь организм. И не рука повинна в болезни той, а самое естество человека – его душа и кровь.
        Просвети, Господи, неразумных чад Твоих, что если не лечить саму болезнь, то короста перекинется с больной руки на здоровую и струпьями покроется все тело. И тогда уже никакой мундир генералиссимуса не скроет от глаз людских гноящиеся язвы на теле.
                 Если же я ошибся в диагнозе и это вовсе не короста, а раковая опухоль, где промедление смерти подобно, укажи, Господи, какую руку рубить: правую или левую? Ибо на обоих струпья и обе болят, Господи! Но не словами укажи, Господи, ибо левое стало правым, кривда – правдой, грешник – святым, а святой – грешником, а протяни длань свою и возьми за здоровую руку, и отведи в операционную, чтобы не топором палача, без наркоза, рубить по живому, а скальпелем хирурга, ампутировать больную, спасая тем самым жизнь России – Матушки. И не доверяй хирургам со званиями и без, а тряхни стариной, Господи, и Сам встань за операционный стол, на котором Ты когда-то сотворил первого Адама из праха земного и Своим дыханием даровал ему жизнь вечную в саду райском. Ибо на столе том заходится криком не грешница, а святая – Россия – Матушка – Русь Великая и Малая, и Белая и Киевская – Моя Святая Русь; империя Российская, поражавшая заезжих чужеземцев тучными полями, лесами, да реками великими, морозами трескучими, да людьми гостеприимными, которую недоучившийся студент, по совету германца Маркса, превратил в  нищею, босую, голодную, вечно пьяную, одетую в импортные обноски, разграбленную и разоренную,  испоганенную, нищую Страну Советов, готовую разродиться Зверем, который низвергнет мир в Гиену Огненную.
       Я не смею, Господи, вымаливать прощения за свои грехи, а буду смиренно ждать Твоего Суда, смиренно неся свой постриг на Стеле Памяти. Моими устами взывает к Тебе, Господи, без малого 300 000 миллионов заблудших Чад твоих – граждан моей Родины – СССР и миллионы невинно убиенных душ, погибших в страшных муках безвинными.
      Господи, не оставь в беде! Позволь недостойным, отвергнувшим Тебя и возлюбившим Антихриста, стать паствой Твоей, Господи, и вернуться в лоно Твое, Господи! Спаси и защити, Господи, не меня – грешного, а народ, избранный Богородицей, покровительствующей Руси – Святой. Избави от лукавого спутника моего – звездного Странника и не позволь ему ввести во искушение невинных чад Твоих.
        На милость Твою уповаю, Господи! Сними грех с души моей. Позволь, если не кровью, то хоть трудом тяжким во имя Твое, искупить вину. Нет, не свою, а народа моего, который по наущению Сатаны называл именем Твоим, то Ленина, то Сталина, - молился Иван Иванович не перед иконой, а… портретом   Ильича, который поставил вновь на мольберт.
        Ему показалось, что портрет ответил ему картавым голосом Ильича:
        - Господи, - молился Владимир Ильич перед своим памятником, - дай сил взойти на Голгофу и не единожды, как Сын Твой – Христос, а быть распятым после смерти бесчетное число раз, ибо не го лик украшает храмы, а мои портреты. Путь осмеют меня, Господи, как осмеяли Сыны твоего – Христа: «Разрушающий храм и 70 лет созидающий его, спаси самого себя, если ты Сын Божий – сойди с постамента.» В руки Твои передаю  дух свой, Господи.
         Господи, если это угодно Тебе, пусть во спасение души своей отречется от имени моего, верящий в меня. А тот, кто нарек себя зрячим, и, думая, что знает дорогу, ведет за собой слепцов, пусть проклянет мое имя в веках, память обо мне, дабы глухие услышали, а слепые – увидели, а неразумные познали Твою простую истину, что Любовь – это – Бог, а Бог – это Любовь и не Ты, Господи, творишь Человека, а Человек творит Тебя Господи, чтобы стать Избранным Сыном Твоим, как Христос, ибо все мы внуки твои, Господи.
        В том, что Иван Иванович услышал молитву Ильича, обращенную к Господу, не было ничего сверх естественного, если учитывать где происходят события и тот факт, что они были Спутниками по звездным странствиям, и между ними была тесная духовная связь.
       По просьбе героя Мистерии Огня и Света – Владимира Ильича – я из деликатности промолчал о том, чем закончилась его беседа с памятником самому себе, и написал, что он прошел сквозь стену и вышел за пределы Небесной ССР, но на самом деле все было несколько иначе. Иван Иванович мысленно увидел совсем другую картину, которую позже и изобразил на Стеле Памяти.
      Хрущев уже давно с подозрением наблюдал за  подозрительным бродягой, которого недавно чуть не спалил. Заметив, что тот направился к памятнику, Никита Сергеевич решил издалека проследить за ним, чтобы не допустить вандализма. Он не слышал монолога Ильича. До него донеслось лишь его призыв разрушить памятник.
       Он выскочил из кустов точно джин из бутылки и налетел на Ленина:
       - Ах ты, кулацкое отродье!.. Тра – та – та!!! На святое замахнулся?! – огрел он его дубиной по спине. После чего весьма грубо выдворил его из парка. Ну а как? Гадайте сами.
      Из динамиков в парке послышалось шипение, шипение - еще полусонный радист крутил ручку приемника в поисках подходящего музона. И вот зазвучала веселая мелодия:
      Я не помню Ленина живьём,
Я его застал уже холодным.
Говорят, был дерзким пацаном,
Поимел державу принародно.
Отнял у богатых кошельки
И подвел под новые понятия:
Дескать, все отныне босяки -
Вот такая, значит, демократия.

Маленький, картавый, без волос,
Без конца по тюрьмам ошивался.
Видно, там несладко довелось,
Говорят, чернильницей питался.
Десять лет торчал на Колыме,
Партизанил в питерских болотах,
А потом метнулся по зиме
За бугром подтягивать босоту.

Женщин он к себе не допускал -
Все боялся, что менты банкуют.
Он, конечно, жутко тосковал,
Съест чернила и сидит, тоскует.
Но однажды в питерских Крестах
Ленин встретил каторжанку Надю,
Тоже вся на шифре, в кандалах -
Вот и поженилися не глядя.

Он Надюхе спуску не давал,
Так сказать, держал всегда на стрёме,
Сам удачно банки обувал,
Надя знала фарт на ипподроме,
В общем, жили воровской семьёй,
Вечерами резались в картишки.
Только вот о жизни половой
Вова беспокоился не слишком.

Как он мог Надюхе рассказать,
Как в далеком магаданском крае
При морозе минус сорок пять
Он по снегу полз от вертухаев,
Как, отняв ладони от лица,
Плакали навзрыд оленеводы...
Нет у революции конца!
Отдала, однако, за свободу.

От судьбы приняв такой удел,
Вова стал чудить и куролесить,
Прокатился дикий беспредел
По российским городам и весям,
Расстреляли тысячи людей,
У живых отняли пропитанье.
Вона как бывает у вождей,
Если он не вождь в интимном плане.

А теперь он вон, в гробу лежит,
Может, помер, может, притворился.
Он ведь, гад, живее всех живых,
Не, ну вона как в гробу-то сохранился.
Может быть, гореть ему в аду,
Но пока для всех, на всякий случай,
Пусть он будет лучше на виду,
Вдруг еще чего-нибудь отчебучит...
Текст песни Трофим - Песня про Ленина
https://www.youtube.com/watch?v=BtQGwz3Vh5Q
      Эту песню сочинит Трофим лет , эдак, через 30, но что мы знаем о парадоксах времени?
      Владимир Ильич по детски воскликнул:
      - Ах, так! - и добавил крылатую фразу Хрущева, который ногой придал его телу ускорение: - Ну, погодите! Я вам покажу кузькину мать!
      Пролетев стену, Владимир Ильич кубарем скатился с высокого берега к реке Скорби - Ахерон, которая отделяла Царство мертвых от Царства живых.
«Недалеко от врат в подземный мир раскинулись маковые поля. Это угодия бога Гипноса. С помощью макового сока погружает он богов и людей в сон. От него зависит какими будут сновидения добрыми, или же ужасным кошмаром. У самой границы царства мёртвых, истекают воды Ахерона, в живительной прохладе цветут маки. Цвет маков необычен. Чем ближе к вратам, тем более бесцветными и прозрачными предстают взору цветы. От бледно-холодных цветков у самого входа в царство умерших, откуда бъют ключи Ахерона, расходились цветовые волны, чередуясь в белые, бледно-жёлтые и жёлтые маки. И лишь у самого края, где едва виднеется вход, цветы приобретают такой знакомый нам кроваво-красный оттенок. Со стороны кажется, будто радуга застыла на маковом поле Из пещеры, ведущей в царство теней, несёт свои студёные воды Ахерон — река скорби, огибающая подземный мир.  Реки подземного царства в древней Греции именовали по-разному – Ахерон, Стикс, Лета и др., но суть была одна – воды реки служили границей двух миров – пока ещё живых и … усопших. Священной и нерушимой считалась клятва водами Стикса, даже среди богов. Никто и никогда не смел её нарушить, чего бы это ни стоило.
У берега в утлом челне с веслом стоит дряхлый старик в лохмотьях. Голова его покрыта массивным капюшоном. Скупой и сварливый старикашка за переправу берёт плату — монета с каждого, кого переправляет на тот берег. Отсюда берёт начало обычай класть покойнику либо под язык, либо в руку монетку. Явившись к Харону (так зовут перевозчика  умерших) без монетки, тень умершего обречена навеки пребывать на берегу реки – томиться между миром живых и мёртвых. Единственный способ попасть живому человеку в царство теней ,согласно древнегреческому эпосу, – только если предъявить Харону золотую ветвь, сорванную в роще Персефоны. Но где находится эта роща и какой лежит до неё путь не знает никто, по крайней мере, из живых. На другом берегу, уже в мире мёртвых, на страже стоит адский пёс Цербер, готовый расправиться с любым, будь-то человеком или бесплотной тенью, возжелавшей пересечь реку. Трехголовое с развевающимися на головах змеями чудище со змеиным хвостом и ядовитой слюной, от которой даже камень превращается в пепел денно и нощно стоит на страже. Безрадостные блёклые  асфоделов заполняют поля и луга царства мрачного Аида. Невесомые души умерших стонут и жалуются. От них исходит не речь человеческая, а звуки, больше напоминающие мышиный писк. За полями асфоделов лежит Эреб с дворцом царя Аида – бога, которому люди не строили храмов, за редким исключением. В античности не считали должным поклоняться богу подземного царства. Кровь, пролитая от жертвы перед смертью на сырую землю считалось жертвоприношением ему же. Аид (брат Зевса) правит со своей супругой –похищенной им красавицей Персефоной ( Деметры). Но не всегда царица пребывает в мрачных хоромах с мужем. По велению Зевса две трети в году Персефона находится со своей матерью, на земле, а одну треть со своим мужем. Каждый год, спускаясь и поднимаясь из царства Аида, природа реагирует соответствующе – то увядая, то пробуждаясь – это мать Персефоны, Деметра радуется или печалится. Так греки объясняли смену времён года…» http://www.ksenia-travel.com/e-kskursii/aheron
       Так греки представляли загробное царство. Мы – православные, но почему – то именно глазами древних греков мы смотрим сквозь зеркало времен. Напомню, Небесная ССР лежала на острове, который в двадцатых годах назвали Островом Свободы, хотя Пушкин предпочитал иное имя: Остров Буян. Кто из нас не помнит:
«Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
«Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря»…
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна».
СКАЗКА
О ЦАРЕ САЛТАНЕ, О СЫНЕ ЕГО
СЛАВНОМ И МОГУЧЕМ БОГАТЫРЕ
КНЯЗЕ ГВИДОНЕ САЛТАНОВИЧЕ
И О ПРЕКРАСНОЙ ЦАРЕВНЕ ЛЕБЕДИ
         Не простая вода течет в реке Забвения – Ахерон, а информационные потоки Вселенского Интернета по имени Космический разум, в бушующее море которого и попадает душа после смерти.  Каждый видит и описывает Царство мертвых по своему, так как каждый еще при жизни творит свой мир, куда он попадает после смерти, а своей проект выставляет на всеобщее одобрение в социальных сетях Интернета, где и находит для себя подходящую компанию.
       Но вернемся к рукописи – миру, придуманному мной 30 лет тому назад, в котором мы и оказались. Но не вините меня напрасно во всех бедах и несуразицах сегодняшнего дня. В одной из своих публикаций я уже писал, что человек не способен придумать то, что не создано Богом, так как в таком случае они должны поменяться с Богом местами. Человек может лишь вспомнить, увидеть, услышать голос свыше. Просто так получилось, что 30 лет назад я пережил события сегодняшнего дня. Напечатал роман. Прочитал. Ужаснулся и сжег его. Но, рукописи не горят.  Остались черновики и несколько сотен отпечатанных страниц, которые друг вернул мне, так и не прочитав, через 30 лет.
       На берегу реки Скорби, как на том, так и на этом берегу, толпились люди – начался телевизионный сеанс программы мага и чародея, а, по совместительству, целителя - Кашпировского. «Кто такой, почему не знаю?» - воскликнут те, кому сегодня нет 40.
     Вот маленькая цитата из Википедии: «советский психотерапевт, получивший известность в 1989 году благодаря телепередачам «Сеансы здоровья врача-психотерапевта Анатолия Кашпировского», транслировавшимся на канале Центрального Телевидения СССР.http://www.proza.ru/2014/10/16/1343