Навна (по Даниилу Андрееву) – богорожденная монада, одна из Великих Сестер, Идеальная Соборная Душа Российской метакультуры.

НАВНА

Навна (по Даниилу Андрееву) – богорожденная монада, одна из Великих Сестер, Идеальная Соборная Душа Российской метакультуры. Имя условное.
Она воплощена в девицах-красацавицах, всех матерях и жёнах. Это свет её любви согревает души людские. Это она хранит и бережёт народную культуру, её неповторимый фольклор, самобытность зодчества и народных ремёсел, вдохновляет музыкантов, поэтов, актёров, архитекторов и художников, всех одарённых творческих людей на создание их прекрасных произведений, несущих Миру радость красоты бытия.

Свое долженствование, заключающееся в браке с Соборной Душой народа и в рождении ими Звенты-Свентаны, демиург Яросвет уже понимал; но подготовка к этому еще не могла представляться ему в тех формах и временных масштабах, какие она в действительности приняла. Он не предугадывал, что одно из его собственных созданий фатальным образом должно будет подняться против него и стать величайшим метаисторическим его соперником, узурпатором и исказителем его замысла. Он не мог предвидеть, что постоянная борьба враждебных иерархий с ним самим и с Навной сделается содержанием метаисторической драмы России с XI по XXI столетие. Наконец, ему не могло быть ясно, что для осуществления его миссии должны завершиться огромные процессы так же и в лоне других культур, ибо лишь при условии объединения всего человечества в единое социально-политическое целое возможно постепенное превращение этого целого во всемирное братство.

Срок спуска Навны в четырёхмерные миры планеты наступил, когда Яросвет (один из великих демиургов человечества, народоводитель Российской метакультуры) ещё впитывал в Рангарайдре (Монадический план, 6 измерений пространства) творческие излучения Планетарного Логоса. Внизу простирались безбрежные пустынные пространства четырёхмерных миров (затомисы). В отдалении, на Востоке и Юге, вздымались созидающиеся громады других, старших метакультур. На Западе уже возникло туманное, медленно кристаллизовавшееся сооружение, увенчанное пиком ослепительной белизны, – мистический Монсальват Германии, Англии, Бургундии и Скандинавии. На Юге трепетал и переливался золотом и пурпуром Византийский затомис, и, казалось, он уже готов оторваться от земли и подняться, подобно блистающему ковчегу, к подножию занебесной обители Христа.

Обширное пространство, открытое к Ледовитому океану, было пустынно. Только прозрачные клубы бушующих стихиалей проносились там, над нехоженными лесами и исполинскими реками Физического Мира, да слабые сгущения племенных Эгрегоров пульсировали кое-где, усиливаясь на открытых степях Юга.
Конечно, набросанную мною картину не следует понимать с буквальной точностью. Это лишь намёк, поэтическое обобщение, предельно упрощающее истинную картину многих сакуал, открывшихся очам нисходившей Навны. Но все они были связаны с той единственной областью древнего Евразийского материка, которая тогда ещё оставалась свободной от каких бы то ни было наслоений великих цивилизаций человечества.

 

Скудные материальные останки нескольких исчезнувших племенных групп, так никогда и не создавших ни нации, ни письменной культуры, покоились в почве, не нарушая её первичной девственной чистоты. Леса и степи будущей Европейской России представлялись достаточно емкими для расселения в грядущем громадных человеческих массивов, а к Востоку открывался ещё другой неисчерпаемый пространственный резерв, тянущийся до Тихого океана. Запасы всевозможных ископаемых могли обеспечить материальную основу жизни колоссальному коллективу на тысячелетия вперёд. Очаги же великих старших культур были достаточно удалены, чтобы уберечь юную культуру будущего от потери самой себя до тех пор, пока задача преодоления пограничных вакуумов сможет стать по плечу её собственному мужающему гению.

Только демиург Византии длил ещё поблизости свой трагический, отрывающийся от земли труд, готовясь передать Яросвету бремя задач, обречённых оставаться в недовершённости. Это была не страна, но целая часть света, и от предчувствия событий, соразмерных с её масштабами, могло бы захватить дух, – не только человеческий.

Смысл спуска или второго рождения Навны заключался в том, что она стала облекаться мало-помалу в материальные ткани того четырёхмерного слоя (затомисы), где демиургом и великими человекодухами, отдававшими ему свои силы, начали закладываться материальные (не физические, конечно, а эфирные) основы Небесной Руси (Небесная Россия).

С этого времени, соответствующего, по-видимому, VIII– IX векам нашей эры, в историческом плане обозначился медленный процесс: формирование восточнославянского племенного единства. Если бы мы захотели, по аналогии с явлениями человеческой жизни, определить метаэфирный возраст Навны в ту историческую эпоху, нам пришлось бы остановиться на том, который мы привыкли отождествлять с переходом от детства к юности.

 

Её пестовала Мать Земля, а души стихиалей, суровые и нежные, одна за другой вступали в творимый затомис Святой Руси и облекали текучевеющую субстанцию Навны своими струящимися тканями. В те времена состояние Навны знаменовалось единством первоначальной гармонии, непосредственной радостью впервые вкушаемого воплощения.

 

Женственно-вещее предощущение гроз будущего смягчалось воспоминанием о наднебесной родине, Рангарайдре, и ожиданием оттуда брата – друга – жениха. И в России Небесной, и в России земной на всем ощущался его отдалённый, но неотступно прикованный взор.

 

И если сама Навна едва начинала уяснять народному сознанию детски смутные отражения окружающих стихиалей, то разум демиурга эти образы прояснял, очерчивал, определял, кристаллизируя их в именах славянских божеств: Перуна, Ярилы, Стрибога, Лады. На языке историков это перекрёстное влияние демиурга и Идеальной Соборной Души называется мифологией, религией, искусством и бытом древних славян – всем тем, что теперь обнимается понятиями духовной и материальной культуры.

 

Событие, которое антропоморфным шифром наших понятий может быть отмечено как первое явление Яросвета во плоти в Небесной России и его встреча с Навною там, имело место в Х столетии. Буря, вызванная этим в метаисторическом мире, трудно поддаётся сравнениям, ибо уже само понятие радостной бури кажется нам искусственным. То было низлияние метаэфирных потоков и потоков астрала, подобных клокочущим водопадам света. Демиургу сопутствовали нисходившие из Ирольна или притекавшие из других метакультур ликующие человекодухи – те, кому предстояли потом воплощения на Русской земле с невидимыми коронами родомыслов, праведников, гениев и героев.

 

Стихиали встречали Яросвета как посланца Божьего и великого творца, которому предстоит среди них, над ними и с ними творить нечто, выходившее за круг их постижения, но внушавшее их вещим душам безотчетное преклонение и восторг. Навна приняла его в блаженных лесных просторах Святой России как долгожданного жениха. Некоторыми таинствами и обрядами наших религий, например таинством венчания, знакомого в том или ином виде всем народам, мы создаём подобия событиям в жизни народоводительствующих иерархий. Но подобное таинство между Яросветом и Навной тогда и само ещё мерцало лишь из далёкого будущего, хотя им казалось, будто радость их встречи и есть это таинство венчания.

 

В действительности же, вслед за этой встречей произошло другое событие, имело место другое таинство, параллелью которому в человечестве обладает только христианский культ, сделавший своей осью таинство причащения. Это было их причащением Богу-Сыну, распятому, пока существует во Вселенной демоническое начало, в Мировой материи, Им оживляемой, – в той живой плоти, мистериальным знаком которой мы берём хлеб и вино. Совершилось оно не в Небесной России, тогда ещё к этому не готовой, а в великом Византийском затомисе. Оттуда распахнул демиург Византии ряды надстоявших над этим затомисом небес; Яросвет и Навна узрели воочию предельную высоту Христианского Трансмифа и сквозь Небесный Иерусалим вступили в общение с Богом.

Так совершилась их первая на земле встреча с Тем, Кого видеть лицом к лицу могут лишь богорожденные монады. Так демиург Византии посвятил их в свою глубочайшую тайну – тайну, действенно претворить которую в формах человеческой жизни он не сумел. Теперь он передавал её им как своим наследникам.

 

В XIII веке на изнемогавшего русского эгрегора Гагтунгром направляется темноэфирный гигант-чудовище: воинствующий уицраор монгольского племенного массива. Я не знаю, роковой ли ошибкой демиурга Дальнего Востока или другими причинами он был порождён, но рост его был фантастически быстр, а алчность неутолима. Спасаемая демиургом, Навна была удалена из опустошаемой южной области Святой России в недоступные девственные земли, соответствующие дремучим северным лесам в Энрофе. Туманные сгущения израненного, полуразорванного эгрегора облекали нищенским рубищем её новое средоточие.

 

Область сильнейших инспираций Первого Жругра в Энрофе определилась в некоторой географической области, на берегах Москвы-реки, и здесь берет начало процесс концентрации и воспитания сил метакультурной и исторической самообороны. Эфирные ткани русского эгрегора были поглощены демоном государственности. Эгрегор как некое подобие личности, обладавшее подобием сознательности и подобием воли, перестал существовать. Те излучения человеческих психик, которые превращались в его ткань, отныне сделались продуктом питания Жругра. Таким образом, его существование попало в зависимость от непрерывного притока тех эфирных сил, которыми обладает лишь масса конкретных человеческих единиц.

Окончательной ликвидацией татарского ига при Иоанне III и завоеванием Казани и Астрахани при Иоанне IV завершается тот период жизни Первого Жругра, когда он создавал материально-человеческий сосуд, дающий в Энрофе грани и формы текучевеющей Соборной Душе народа. В этот период, как сказано, ему покровительствовали силы всех иерархий, и эйцехоре еще не определило собой направление его труда, терпеливо дожидаясь своего времени.

 

Навна – невеста демиурга России стала пленницей Жругров. Обессиленная и замученная, находится она в многовековом плену.

Васнецов. Спящая царевна.

Друккарг – антимир России. Главный город опоясан кольцевой цитаделью, состоящей из концентрических кругов. В одном из них томится Навна, Идеальная Соборная Душа России. При третьем Жругре положение ухудшилось: над нею воздвигнут плотный свод. Теперь ее сияющий голос едва проступает местами, как голубоватое, невидимое игвам и раруггам, свечение, на поверхности циклопических стен. А вне Друккарга – лишь верующие в России земной и просветленные в России Небесной слышат ее голос.
– Кто она, Навна? То, что объединяет русских в единую нацию; то, что зовет и тянет отдельные русские души ввысь и ввысь; то, что овевает искусство России неповторимым благоуханием; то, что надстоит над чистейшими и высочайшими женскими образами русских сказаний, литературы и музыки; то, что рождает в русских сердцах тоску о высоком, особенном, лишь России предназначенном долженствовании, – всё это Навна.

 

Соборность же её заключается в том, что нечто от каждой русской души поднимается к Навне, входит в неё, оберегается в ней и сливается с её собственным Я. Можно сказать и так: некоторого рода духо-энергия, имеющаяся у каждого человека, входящего в организм нации, пребывает в Навне. Эта любовь взмывает порой до молитвенного экстаза.

И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде, свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.

Так писал поэт о Ней, о великой вдохновительнице, об Идеальной Душе России, об ее нисхождении в сердца героев, в судьбы защитников родины, её поэтов, творцов и мучеников.

 

Когда борьба демиурга с демоном великодержавия завершится освобождением Навны и Звента-Свентана примет просветлённую плоть в Небесном Кремле, он покинет вершину Российской метакультуры, чтобы вступить в Синклит Мира – те сферы, которые уже и теперь видели его у себя сияющим гостем.

Для осуществления цели Яросвета на земле, для рождения от него Соборной Душою сверхнарода Звенты-Свентаны сверхнарод должен дорасти до создания достойного материального вместилища; таким вместилищем может быть лишь народоустройство, неизмеримо более совершенное, чем какое бы то ни было государство.

 

Навна

 

Каждому в этой кромешной стране
Сладостной болью сквожу я,
В ласках природы и в творческом сне
Горе врачуя.

 

Голоса в катакомбах

 

Слышим, о слышим песню твою,
Кротость твою, Мудрость твою, -
Кто ж ты, сияние в злом и пустынном
Нашем краю? -

Навна

Кто я? Все та, что в Путивле старинном
С башни навстречу разбитым полкам,
Плакала о женихе и герое Солнцу, ветрам, облакам;
Та, что годиной татар грозовою
Друга, сраженного в лютом бою,
В Китеж вела по стезе воскресенья -
В вечность мою.
Я поднималась над веком гоненья,
Клича гонимых в мою высоту
Огненным таинством самосожженья
В диком скиту.

Голоса в катакомбах

Помним, о, помним - в давней ночи,
В древней ночи,
В грозной ночи!
Ты и позднее над родиной нашей
Лики меняла, но чьи?

Навна

Время неслось, и я резвой Наташей
Звонкою девочкой в вешнем цвету
Лунною ночью бездумно вместила
Мир и его красоту;
Я в полумраке аллей проходила,
От недоступного счастья грустна,
Дальнего друга задумчивой Таней
Ждать у окна;
Я различила за плеском блужданий
К подвигу зов, обжигавший сердца,
Гордой Еленой отдав мою силу
Делу супруга-борца;
Я ради ближних закон преступила,
Кроткою Соней себя отдала
Гордому грешнику, правдой наполнив
Жизнь в кандалах...
И, отразив сквозь небесные волны
Взор Приснодевы, поэту во мгле
Я улыбнулась в дыму фимиама -
Лада, Невеста, Прекрасная Дама,
Отблеск Премудрости на земле...

 

Навна

Через меня - Выше меня
Слух поднимай свой над морем огня,
Слушай в плену,
В скорби и зле,
Храм Солнца Мира в Небесном Кремле!..

 

Голос Яросвета

Не восполнен еще собор наш: звучанья Навны
Еле слышатся, чуть доносятся, - блеск погас...
Ты, невеста моя! Ты, узница сил державных!
Вечно юная, долгожданная!
слышишь нас?

Далекий голос Навны

Я - с тобою, со всеми сонмами православных,
Кто в Небесной России молится в этот час...

Голос Навны

О плавающих, о затерянных меж двух непроглядных зол;
О плачущих, неприласканных, неутешенных;
О канувших нераскаянными, неоплаканными в шеол;
О гибнущих, о расстрелянных, о повешенных!
И о тех, кому жребий вынется - сгинуть в пламени, пасть в крови,
Тех, кто бросится в хляби времени непроглядного -
Укрепи меня!
Облеки меня властью милости и любви
Против бурного, против черного, беспощадного!..

Голос старшего из святителей

О сокращении жертв и сроков, снегов и пламени -
Молим все!
Об умягчении пути загробного жертвам времени -
Молим все!
Обетованных подъемов горних им в лоно света -
Молим все!
О браке жданном Души Соборной и Яросвета -
Молим все!..

Подобно Устру, Стэбинг вырывает свое сердце, бросая его в пылающий Друккарг. Пламя усиливается во много раз. Материальный четырехмерный слой, в котором пребывало античеловечество России, перестает быть. Кажется, точно диски подземных лун, сорванные с орбит, закатываются за горизонт. В то же время молния сверхъестественной силы поражает Цитадель наземного Города. Бронированный конус разламывается пополам, как ореховая скорлупа. Немалую долю секунды внутри мелькает контур чудовищного червя, с подобием черт лица, вздыбившегося винтом. Кажется, что он готов, ища спасения, ринуться прямо на разоблачителей. Но воспламеняется все - его тело, земля, сам воздух.

Нестерпимую для глаз вспышку сменяет тьма, затапливающая весь Средний слой мистерии. Но в Нижнем - в том пустынном мире, где совершались битвы уицраоров, предстает демиург Яросвет. Ничего схожего с человеческим обликом нет в нем; единственное, о чем можно помыслить, это о белом блистании, как бы коронованном золотыми пламенами.

В Навне, виднеющейся поодаль как голубое зарево, едва уловимо намечается абрис женского образа.
То, что говорит Яросвет, выразимо лишь средствами музыки. Это - невмещаемая в словах мука сознания своей вины: вины того, кому был вверен сверхнарод российский и кто, создав некогда род уицраоров как щит от внешнего врага, этим завязал узел великой исторической трагедии. Музыкальное звучание, которым отвечает Навна, говорит об идее искупления.

Тогда демиург направляет световое оружие на самого себя. Совершается нечто, схожее с рассечением груди. Видится так, как если бы освобожденные светящиеся волны ринулись из медленно поникающего, погасающего их вместилища вниз и вверх, по всем измерениям пространства.

Космос метакулыуры вздрагивает весь, сверху донизу, Навна склоняется, собирая часть этих кровавых струй в нечто, подобное эфирной чаше. Видение обрывается. Во мраке слышны новые и новые судороги пластов, подобные землетрясению. Слабее и слабее, глуше и глуше. На фоне мрака возникают несколько слабых красноватых точек огня. Становятся различимы маячащие возле них человеческие тени и завихрения снега, опускающегося вокруг. Уясняется, наконец, что это - пепелище на месте великого города и уцелевшие его обитатели у бездомных костров. Мрак становится менее густым: это отсвечивает снежный покров, укутывающий пепелище. Посвистывает ветер. Где-то поодаль, то приближаясь, то удаляясь, пиликает гармоника.

Даниил Андреев Железная мистерия

О НАВНЕ в ЯРИЛИНОЙ КНИГЕ

 

Морияр захватил златой трон ариев. Дажень-яр стремится вернуть трон.

 

И в это самое время до Дажень-яра дошла весть о том, что союзник его князь Морияр, что остался наместником в Тузбане, отложился и провозгласил себя царём над царями, владыкой Парса, Маргияны и всех земель Арийских. И венчался Морияр златой короной, что была в крови отца; и так он принял имя Вахрамея III Вахрамеевича.

Воистину говорю вам, что тут обуял гнев великий царя Дажень-яра, и вскрылись раны на теле его. И взревел он, как лев, преданный сородичами. И спешно вступил царь в златые стремена и поскакал впереди ратей в пределы свои через Берендеево царство на Ра-реке.

И там его встретил князь берендеев Вольга-царь, муж Велены, сестры Милиды, удостоенный власти от самого старого Асеня-царя. И была с ним дочь его, юная Навна (соборная душа славянской культуры), и она своими же руками нежно перевязала раны Дажень-яра. И и вместе они весьма радовались победе над гуннами и чествовали Дажень-яра как героя.

И Навна дочь Вольговна поднесла гостю кубок с вином. Но не простое то было вино, ибо по совету тётки своей колдуньи Марлинки, матери Морияра, она всыпала в кубок зелье, кое заставляет полюбить подавшую напиток сей.

И так Дажень-яр, выпив приворотное зелье, забыл обо всём на свете. И восхотел добиться любви Навны. И говорила Навна, подученная Марлинкою, что Дажень-яр должен оставить Милиду и соединиться с нею, сделав её одну царицей цариц.

Однако и колдовское зелье не погасило в сердце Дажень-яра любви к Милиде прекрасной. И он так отвечал Навне, что в его земле по обычаю цари имеют не одну, но многих жён (соборных душ), и для всех их есть место в сердце, ибо также и Солнце светит для всех, и также праотец Дажьбог любил Златогорку, и Живу, и Марену, ибо их три, и в то же время одна – Майя. Да и как иначе? Любовь, как жизнь, многолика, и есть в ней весна, и осень, и лето, и зима.

Потому Дажень-яр также любит и первую жену свою Корсуню и сына их Златогора и дочь Аскинью, хоть уже минуло много лет, как расстался он с первою своей супругой. И та Златогорка ушла в служение духам Арарат-горы. И горит также в сердце его любовь к Милиде, которая вскоре родит ему сыновей и дочерей, и она – его царица цариц.

Но Навна так рекла Дажень-яру, что в её роду – иной обычай. И жёны не только равны мужьям, но и сами одерживают над ними верх в бою и пленяют их силой. И она не потерпит соперниц, но будет владеть одна сердцем царя царей и всем Арийским царством. Такая судьба ей, а также потомкам её, предначертана! А коли царем избран Морияр – ему и быть супругом её, а их детям властвовать над миром. И так сам Дажень-яр будет подчиняться ей, как царице!

И поразился Дажень-яр речам тем Навны – девицы гордой в мечтах своих. Но тут с гонцом дошли до них вести из Арийстана, смешавшие мысли юной княжны.

И поведал гонец, что Морияр, желая утвердить власть, двинулся со всеми войсками из Тузбан-града в вотчину свою Альванию. Но только он покинул столицу, как бояре арийские отложились от Морияра и возгласили царём Вахрамеем III младшего его брата, иного сына Вахрамея II, который был ещё несмышлённым младенцем. И они послали гонцов к их дяде Наир-сару, правившему в Мидии, дабы тот, пока наследник ещё мал, сам занял трон.

И так, узнав от гонца о новом перевороте в Арийстане, спросил Дажень-яр княжну Навну с усмешкою: за кого теперь она желает выйти замуж, дабы стать царицей цариц? За младенца, посаженного на трон, или за старика – наместника?

И тогда Дажень-яр заключил прочный и нерасторжимый союз с Вольгою, царём берендеев, и вместе они повели рати к Аланским горам. А с ними поскакала Навна, что была могучей воительницей, необоримой в бою, ибо унаследовала она силу прародительниц (амазонок).

 

Свадьба Морияра и Навны. Морияр вторгается в Аланию и пытается убить Буса Белояра. Дажень-яр объявляет войну Морияру (весна-лето 295 года).

И было так в тот год начала начал, что Вольга-царь отдавал дочь свою Навну замуж за Морияра, а сватом он призвал союзника своего Дажень-яра. И не ведал князь Вольга, что сердце свата также очаровано дочерью его.

И та Навна устроила испытание, как и заведено было ею от прародительниц, коих греки звали амазонками. И по тому обычаю лишь тот становился мужем царевны рода берендеев, кто перелетит вслед за ней за огненную реку, отделяющую Явь от Нави, и затем одолеет её в бою. И был у Навны пояс вилы, что давал ей крылья и силу неодолимую.

И так улетела она птицей чрез реку огня в царство Нави. Но не посмел скакать за ней Морияр, ибо конь его, в коего обратился сам змей Каранджель, не одолел той преграды, ибо не пустил его Сварожич. И обратился тогда Морияр (вождь гуннов) к побратиму Дажень-яру: "Ты сват мой, и потому должен послужить мне и добыть у Навны пояс вилы, в коем вся сила её".

И Дажеь-яр со смехом рёк, что он может пройти то испытание и тем услужить Владыке Вселенной, ибо владел Дажень-яр силою тайной, что сокрыта в перстне его с камнем Яров, обладающим силою Сокровения. И та сила могла сокрыть и изменить лик его.

И так неузнанным Дажень-яр смело перескочил на коне своём чрез реку огня и, выйдя на бой с Навною, одолел её. А затем, сорвав пояс вилы, овладел ею по праву князя. И так Навна лишилась пояса своего и силы, не узнав, что это сотворил с нею сам Дажень-яр. А затем она стала женою Морияра по желанию её.

И было так, что Морияр пировал в Мосхет-граде на свадьбе своей с Навною, дочерью Вольги-царя. И тут на пир явились волхвы из Парсийской земли, от Кушанского края и из Египта, идущие на поклонение Бусу Яру в Кияр-град к святой Алатырь-горе.

И рекли волхвы Морияру и Навне, что ныне у Дажень-яра и Милинды родился сын, который станет владыкой семи небес. И родится также вскоре у Навны брат его родной, что будет владыкою Арийской земли, но отвергнет он пути кривые Каранджеля и пойдёт по стопам явившегося в мир Спасителя - Буса свет Белояра.

 

Дажень-яр вновь встречается с Навной. Морияр и Навна похищают Милиду на Купале близ Китежа Залесского (современный Владимир). Бус, Златогор и Сурияр освобождают Милиду (июнь – июль 316 года).

 

Дракон же лютый, князь Морияр, видя своё тяжёлое поражение, решил с изворотливостью змеиной снискать для себя мир и братскую любовь. И он из стольного Моргуль-града обратился к Дажень-яру с посланием, отправив его через супругу свою Навну. И явилась Навна в Китеже-граде (небесный город) на яре высоком, на горе Студенце. И сошлась там с Дажень-яром (демиург), и говорила о мире и любви.

И так вновь вспыхнула в сердце её прежняя приязнь сердечная к князю великому, и напомнила она ему о сыне их Буримире, коему, и роду его, судьбою предназначено царствовать в Русколани, в то время как Бусу предстояло занять трон небесный. Но остудил её пыл Дажень-яр, сердце коего было занято лишь Милидой.

И вновь взревновала Навна к супруге его Милиде, и затаила обиду в сердце своём. Много труда стоило ей установить тогда мир между Дажень-яром и Морияром, и то лишь на время от сева и до сбора урожая, ведь по всей Руси не воевали в страдную пору.
И в знак заключения мира Морияр отдал тогда дочь свою Заремиру в супруги Сурияру Яранаковичу. Сам же Дажень-яр в то время отправился к Белым горам, ибо настало время молений и очищений.
Как заведено было по обычаю, там он каждый год шествовал, повторяя вякамандары, от Кияра к садам Ирийским. В тех же садах припадал он к источнику жизни, и отведывал от яблони мандариновой, что возросла от семени, данного в годы старые Бугумиру матерью Марою.
И так Дажень-яр возвращал себе молодость и силу, так же как и праотец Богумир, проживший тысячу лет, и так же как отец его Вересень-яр, переживший два века человеческих. Сам же Дажень-яр уже оставил за плечами век, но был молод, как человек, только вошедших в силу свою. И так Дажень-яр с Ягорием утекли к Белым горам.

А Семивежье и Китежские земли оставили на попечение Бусу Белояру, старшему брату его Златогору, а также воеводе Сурияру. И с ними осталась мать Буса – Милида, ибо то была земля её отца Асеня Мудрого, внука Берендея-царя. И здесь у седых волхвов (См. Владимирское Залесье и Ярополчье Гороховецкое.) обретали ведание тайное дети её, младшие братья и сёстры Буса. И тогда, воспользовавшись уходом князя, Навна в дни Купалы с коварным умыслом заманила сыновей Дажень-яра и мать их Милиду на капище Сурьи, что в Китеже Залесском (современный Владимир), ибо в те дни шла там свадьба Заремиры и Сурияра.

 file:///D:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%8F%20%D0%BF%D0%B0%D0%BF%D0%BA%D0%B0/8-1-0-818.htm